Был красивый белый зал. Все столы накрыты белыми скатертями. Возле каждого стола стояли стулья с бриллиантовой белой обивкой. На столах располагались яства. Разные, удивительные и простые, безумно красивые и неброские. Ёжик из фруктов, букет из разных видов мяса, десертные картины. Здесь каждый мог найти что-то своё, найти то, что действительно принесёт ему удовольствие, пользу и радость.
Между столами то сидели на стульях, то прогуливались разные люди. Все они были разными, кто высокий, кто низкий, кто худой, кто упитанный. Но всех их объединяло одно – они все были в добром расположении духа. У них у всех, как у одного, было великодушно прекрасное настроение. Они чем-то восхищались, делились впечатлениями от прекрасного, и вообще были как будто состоящими из сахара.
Внезапно посреди этого огромного белого зала раздался хлопок и один стол, самый центральный, взорвался.
Лица этих улыбчивых людей внезапно перекосились, послышались крики, и все бросились кто куда. Столы стали падать, белоснежные скатерти стали покрываться пятнами от опрокидывающихся на них вина, еды и соусов. Суматоха и неразбериха превратили этот удивительный светлый и благостный зал в один комок паники и страха.
Люди, позабыв о своих высоких идеалах, бросали друг на друга стулья, опрокидывали столы, и старались убежать. Толкучка, давка, женские крики, нецензурная речь. Всё смешалось и завертелось.
Внезапно всё смолкло, и ты осталась одна в этой комнате. Хотя нет, не одна, напротив тебя остался сидеть небольшой старичок в белой чалме.
Старичок смотрел на тебя сквозь ухмылку и вдруг медленно спросил:
— Ты, правда, думала, что мир долго сможет быть белым?
— Ну, хорошо, пускай не белым, — застеснялась ты,
— Но вкусным, да?
— А что в этом такого? – твое стеснение сменилось возмущением, — почему мир не может быть белым и вкусным? Разве не я тут решаю, каким он будет? Это же мой мир! Я сама его придумала.
— Все проблемы начинаются в тот момент, когда один человек начинает присваивать себе весь мир, — прокряхтел старец и ушёл.
Просто исчез, как туман, растаял в пространстве.
Ты оглянулась вокруг и начала поднимать столы и стулья, поправлять опрокинутую еду. Внезапно тебе показалось, что кто-то стоит позади тебя. Ты резко обернулась, но этот «кто-то» так же резко отскочил.
— Ох, — вздохнула ты, — докатилась, боюсь собственной тени.
Ты подошла к фруктам, и вдруг тебе показалось… Хотя нет, не показалось, это действительно были пластмассовые фрукты. Ты в ужасе подбежала к мясу, а мясо тоже было пластмассовым. Ты подбежала к графину с вином, а он и вовсе оказался нарисованным.
Ты стояла посредине белоснежного зала, и всё в нём было хорошо, да только всё было неживое. И только твоя тень, примостившаяся у тебя за плечом, выдавала по секрету тебе, что ты – живая.
Ты медленно попятилась к выходу, открыв дверь, ты увидела всех сегодняшних гостей белого зала. Они лежали в странных позах. Приглядевшись, ты вдруг поняла, что они тоже пластмассовые. Они – манекены. Ты опять судорожно обернулась на свою тень, она была на месте. Ты выдохнула.
Вы, ты и твоя тень, на цыпочках медленно покинули это место с белоснежными столами, стульями, неживой едой и неживыми гостями.
Вы вышли на улицу, ты опустилась на корточки и заплакала:
— Почему?! Почему, как только мне что-то нравится, оно оказывается с подвохом? Ведь всё было так удивительно, пока не лопнуло, и не превратилось в горку неживых вещей.
— Потому что у всего живого есть тень, — послышался рядом голос старца в белой чалме,-без черного нет белого, без горького нет сладкого, без грусти нет радости. Помнишь картинку «инь-ян»? В каждом инь есть начало ян. В каждом белом есть начало черного. Если ты хочешь создать мир, который тебе будет нравиться, ты должна принять тот факт, что будет в этом мире и то, что не будет тебе нравиться. И разрешить ему быть. Это и называется смирение. Когда ты с миром, какой бы он ни был. Когда ты принимаешь мир и с белой, и с тёмной стороны. Потому что только тогда он – живой.